Довольно сложно уместить на одной или даже нескольких страницах всю информацию о Сенсее Дэвиде Эйрзе, которая бережно хранится в памяти. Одних разговоров об этом человеке хватит на неделю непрерывного повествования. Но, согласно регламенту…Попробую суммировать.
Для меня лично взаимоотношения с Дэвидом Сенсеем строились в три этапа.
Поначалу это был некий недостижимый образ Великого Мастера. Нечто сродни благоговению я испытал при первой встрече. В первый раз на его семинаре я получил шикарный внутренний синяк на руке от его Ёнкадзё, который несколько дней дико болел, чем приводил меня в восторг. Потому как раньше я такого не испытывал. Я влюбился во всё, что он показывал и рассказывал и тогда я поставил себе четкую цель – научиться делать так же. Так многие начинают. Самым волнительным мне казался экзамен на оранжевый пояс (4 кю). Ровно до того момента, когда Дэвид Сенсей мимоходом спросил меня: «Ты будешь аттестовываться сегодня после семинара?». Я ответил: «Да, Сенсей, хочу попробовать».
И он сказал: «У тебя всё в порядке. Сдашь»
Для меня тот экзамен был самым трудным. Я потел, ноги тряслись, дыхание сбилось. Но когда Сенсей огласил результаты, я чувствовал себя так, как будто меня нарекли Великим Мастером. Очень яркое впечатление, до сих пор помню. И понимаю как важно такие моменты проживать.
Во время второго этапа Дэвид Сенсей открылся для меня уже не как образ, а как живой пример пословицы «Сколько потопаешь, столько и полопаешь». То есть, как у Ленина. «Учиться, учиться и еще раз еще раз» (шутка). Тот период для меня был наполнен постоянными тренировками. Изнуряющими. Настоящими. Его маленькое Додзё на Ленинском проспекте стало для меня местом постоянного притяжения. Постепенно приходило ощущение спокойствия. Я уже точно знал, что всё идет правильно. Простые и до бесконечности мистические советы Сенсея открывали секретные секреты. Он говорил: «Train, Vas. And then – train even more!» («Тренируйся, Вась. А потом – тренируйся еще больше!»). Таким образом мне открылся абсолютно живой человек. С шикарным английским чувством юмора. Безумно любящий всех женщин на свете, но открыто демонстрирующий свою любовь только жене Оксане (читать с улыбкой). Он тогда был очень популярен. Зал был достаточно полным учеников на каждой тренировке. Семинары, поездки…
Пока мы не похоронили Оксану.
И это было началом третьего и последнего этапа. Он был для меня недосягаемым Образом. Был и оставался Учителем. И вот мы стали друзьями. Причем с отчетливым подобием отношения отца и сына. Он очень любил Оксану. Нет, не так. ОЧЕНЬ. И это было испытание для нас всех. Здоровье начало подводить, глубокая тоска и постоянные душевные переживания не улучшали состояние. В тот период мне открылся абсолютно обычный человек. Со всеми своими достоинствами и недостатками. Различные семинары, частые тренировки у нас в Красногорском додзё и моя негласная «должность» штатного переводчика сблизили нас. Мы делились буквально всем. Через короткий промежуток времени он знал про меня всё. Буквально. И хорошее и плохое. А я знал то же самое о нем. И это была наша общая тайна. Мы шутили. Он продолжал нас учить. И это были волшебные перемены в нем, как только он выходил на татами. Все болезни, проблемы – оставались где-то за. Потом я отвозил его домой и мы снова говорили обо всем на свете. Он строил планы на жизнь. Травил анекдоты. Ругал таксистов. Много обсуждал политику. Давал советы в плане тренировок. Кое-что рассказывал «секретного». Несколько раз сказал, что любит меня как сына (непередаваемые ощущения для сироты).
Он много раз ложился в разные больницы. Но майские праздники 2019 года я не забуду. Они ожогом в памяти остались. Те дни, когда он лежал в реанимации были самыми сложными для меня. Злость и бессилие. Я ничего не мог сделать, чтобы ему помочь. Он просил меня забрать его домой, чтобы он мог умереть в своей постели. Я же каждый раз пытался уговорить его, чтобы он прекратил говорить о смерти и что он должен выйти из больницы на своих ногах. Что он может и должен это сделать. Я улыбался, говорил, что врачи видят возможность положительного развития событий, подбадривал его. И он делал вид, что мне верит. Мы шутили о красивых медсестрах.
А потом звонок вечером в субботу. Я много кого хоронил за свою недолгую жизнь. И Смерть людей давно для меня стала чем-то естественным, логичным. Но так я никогда не плакал, как в тот вечер. Детский вопрос «Ну почему?» из головы не выходил хотя разум всё давно понимал. Потом похороны. И пустота какая-то. Достаточно длительный период обучения, совместных поездок, дружбы как-то сразу сжался в один момент. Как-будто всё началось буквально вчера и почему-то вдруг закончилось. Странное ощущение.
И я так и не смог научиться называть его как он просил «просто Дэвид». Для меня он был и останется Дэвид Сенсей. Мой Учитель. Мой лучший друг. Osu